Дэвид Герролд - Дело человека [Дело для настоящих мужчин]
Я уставился на него. Мне это совсем не нравилось. Но я сказал: — Я хочу работать.
— Хорошо. Тогда пойми — время для игр прошло. Это включает твою правоту. Теперь я говорю тебе правду и ты можешь рассчитывать, что я всегда буду говорить тебе правду. — Его глаза сверкали. Выражение напряженное, но искреннее. Я чувствовал себя нагим перед ним. Снова.
Я сказал: — Это очень трудно.
Он кивнул.
— Я не знаю, смогу я вам верить или нет.
— Поэтому не верь, — сказал Форман. — Твоя вера не имеет значения. Истине все равно, веришь ты в нее или нет. Вопрос в том, чем ты хочешь заняться?
— Ну…. — начал я. Я чувствовал, что улыбаюсь. — Мстить должно быть глупо. ..
— И не относится к делу, — улыбнулся он в ответ.
— … поэтому я могу быть полезным.
— Хорошая идея, — согласился Форман. Он наклонился вперед в кресле: — Знаешь, наверное ты забыл, но ты теперь офицер. Ты обманул нас. Никто не ожидал, что ты проживешь долго, чтобы использовать свое звание. Но тебе удалось выжить, поэтому надо создать для тебя подходящее дело.
— У меня уже есть одно.
— Э?
— У меня уже есть дело, — повторил я. — Я работал над экологией Хторра. Очень многие создают гипотезы без достаточной информации. Совсем мало людей действительно собирают ее. У меня был однажды инструктор, который говорил, что если ему предложат выбор между дюжиной гениев для лаборатории и парочкой идиотов, которые могут выполнять полевую работу, он возьмет идиотов. Он говорил, что более важно аккуратно собирать факты, чем интерпретировать их, потому что если вы аккуратно соберете их достаточно много, то их не надо интерпретировать — они объяснят себя сами.
— Имеет смысл. Продолжай.
— Хорошо. Ну, у вас почти никого нет в поле. Война против Хторра еще не ведется, потому что вы, то есть мы — не проявили в ней никакого разума! — Я со значением ткнул себя в грудь: — Это — моя работа! Я — агент разума! Там вы нуждаетесь во мне более всего. Потому что мы еще даже не знаем, с кем или с чем воюем…
Он поднял руку: — Остановись! Ты читаешь проповедь церковному хору, сынок. Я тебя понял. — Он широко улыбнулся. До сих пор я ни разу не видел у него такого радостного выражения. — Знаешь, забавная штука. Мы подобрали тебе именно это дело.
— Правда?
— Правда. — Он кивнул. — Я предположил, что мы по одну сторону?
Я поглядел на него: — Кажется, да.
Он сказал: — Я знаю. Но это пока не чувствуется, не так ли?
— Действительно, пока нет.
— Поэтому я должен сказать тебе вот что. Не надо затрудняться выбором друзей или врагов. Они всегда верят в тебя. Все, что надо выбрать: кого в какую категорию занести. — Он улыбнулся: — Хочешь быть моим другом? — Он протянул руку.
— Да. — Я пожал ее.
— Благодарю, — сказал он, глядя в глаза. Взгляд напряженный. — Ты нам нужен. — Он задержал мою руку надолго и я чувствовал, как благодарность, словно энергия, втекала в меня. Я понял, что не хочу высвободиться.
Потом он улыбнулся, теплое выражение, словно восход солнца над холодным серым побережьем. — Тебе будет хорошо. Майор Тирелли зайдет позже и поможет начать. У тебя есть еще ко мне вопросы?
Я покачал головой. Потом сказал: — Только один, но неважный. Обучение Moдe действительно работает?
Он улыбнулся: — Да, работает. Извини, у него такой низкий статус в наши дни. — Выражение стало задумчивым: — Когда-нибудь будет больше времени и я расскажу тебе об этом.
— Я бы хотел послушать, — сказал я.
Он гордо улыбнулся: — Я так и думал. — Он приподнялся уходить: — О, да, еще одна вещь. Он глянул на мой поднос с завтраком: — Не пей апельсиновый сок.
— Что?
— Я сказал — не пей апельсиновый сок.
Я посмотрел ему в лицо: — Я прошел еще один тест?
— Правильно. — Он снова улыбнулся: — Не волнуйся, это последний.
— Так ли?, — спросил я.
— Надеюсь, что так, а ты? — И засмеялся, выходя.
Я глянул на поднос. На нем стоял стакан апельсинового сока. Я вылил его в горшок с пальмой.
39
Утреннее солнце было очень ярким, но я чувствовал себя ужасно. Колено совсем разболелось. Доктора заменили мою коленную чашечку на другую, выращенную в баке и соскобленную, чтобы подходить к моим костям; они сказали, чтобы я минимизировал свои прогулки на неделю и, чтобы гарантировать это, затянули ногу в шину так туго, что я не мог согнуть ее. Но я учился ковылять — с костылями или тростью — и как только это получилось, выписался из госпиталя.
Я увидел Теда на автобусной остановке.
Он спокойно сидел и ждал. Он выглядел подавленным, что изумило меня. Я понял, что не знал, чего от него ждать. Серебряных антенн, торчащих из головы? Нет — он просто терпеливо сидел в уголке с отрешенным выражением на лице.
Я дохромал до него, но он не видел меня, даже когда я встал перед ним. — Тед?, — позвал я.
Он дважды мигнул.
— Тед? — Я помахал рукой перед его лицом. Он не видел меня. Выражение его лица не изменилось. Даже не отрешенное — отсутствующее. Пусто. Никого нет дома.
— Тед? Это Джим.
Он был зомби.
Я сел рядом и потряс его ногу. Он смахнул мою руку. Я потряс его за плечо и крикнул в ухо: — Тед!
Он резко мигнул — потом смущенное выражение появилось на его лице. Он медленно повернул голову и посмотрел на меня. Наконец он узнал меня: — Джим?…
— Тед, ты в порядке? Я стучался три раза.
— Да, — сказал он тихо. — Все прекрасно. Просто я был… подключен.
— О. Ну, э-э, я извиняюсь, что прервал тебя. Но я только что выписался и это мой единственный шанс попрощаться с тобой, перед тем как ты уедешь.
— О, — сказал он. Голос вялый. рассеянный. — Ну, спасибо.
Он снова начал оцепеневать, но я схватил его за руку. — Тед, с тобой все в порядке.
Он посмотрел на меня, в глазах мелькнуло раздражение: — Да, Джим. Все прекрасно. Но из Кейптауна идет передача, к которой я хочу вернуться.
— Я понял, — сказал я. — Но я хочу, чтобы ты уделил мгновение мне. Окей?
Он коротко глянул на меня. Я знал это выражение. Терпеливая скука. — Что, Джим?
— Ну, я подумал… просто так… мы могли бы кое-что сказать друг другу…
Его голос стал далеким: — Я видел твоего хторра. У нас был трансмиттер в первом ряду. Он умер. Я испытал его смерть.
— О, — сказал я. — Э-э, наверное было очень тяжело?
— Это не первая смерть, которую я испытал. Я проиграл множество записей. — Внезапно он показался мне очень старым.
Я положил ладонь на его руку: — Тед, это тяжело?
Он посмотрел на меня, но не ответил. Снова слушал другой голос?
— Тед, — сказал я, — на что это похоже?
Он мигнул и на мгновения стал прежним Тедом, глядящим на меня изнутри своего тела, и на это мгновение мне показалось, что я вижу чистейший ужас. — Джим, — сказал он напряженно, — это чудесно! И это… ужасно! Это самое сильное и возбуждающее переживание, которое может быть у человеческого существа. Я был тысячью разных людей — я не могу объяснить это. И еще это очень смущает. Меня обстреливают переживания, Джим! Постоянно. И я не знаю, которые из них мои — если такие вообще остались! Я даже не знаю, я ли сижу здесь, говоря с тобой. Ты мог бы поговорить с любым телепатом сети. Я могу получить удаленный доступ к переживаниям любого другого и даже, если есть необходимость, взять управление на себя. И они тоже могут использовать мое тело!
Я было открыл рот, но он остановил меня отчаянным жестом.
— Нет, послушай меня. Я сейчас вне цепи, но только на немного. Новички выполняют всю грязную работу — таков обычай во всех службах. Я на вызове по шестнадцать часов в день. Вчера меня… — Он прервался, словно с трудом пытаясь найти слово. Глаза покраснели. — Вчера меня… заездили. Русский правительственный чиновник. Я не знаю, была это женщина или гомосексуал, или… я не знаю, но кто бы он ни был, он использовал мое тело для любовного опыта с другим мужчиной. И я не смог ничего поделать, как только поддаться. Я не управлял собой.
— Ты написал жалобу?
— Джим, ты не понимаешь! Это было чудесно! Это было полное и абсолютное подчинение! Кто бы он ни был, он дал мне возможность соприкоснуться с другим опытом! Вот о чем все это — о расширении переживания, идущего от тотальности человеческого опыта!
— Тед, ты можешь выйти?
— Выйти? — Тед смотрел насмешливо. — Выйти? Джим, разве ты не понял? Я не хочу выйти. Даже когда я ненавижу, я люблю это — хорошее и плохое. Корпус Телепатов это шанс разделить переживания с миллионом других человеческих существ. Как еще можно прожить миллион других жизней? — Его глаза были напряжены, горели лихорадочно. — Джим, я прокрутил ленты с записями! Я знаю, на что похоже умирать — сотнями разных способов. Я разбивался в авиакатастрофах, я тонул, выпадал из окон зданий, я горел заживо и даже был съеден хторром! Я был напуган большим число способов, чем мне могло присниться — но я был и обрадован также часто! Я взбирался на горы и выходил в космос. Я пережил свободное падение и плавал с жабрами на дне океана. Я сделал так много, Джим, словно любился со всей вселенной! И я действительно любился тысячью разных способов! Все было на лентах. Я был нагим ребенком в Микронезии и пятнадцатилетней куртизанкой где-то в Осаке. Я был стариком, умирающим от рака в Марокко, и, Джим, я узнал, что такое быть женщиной, девушкой! Ты можешь понять, что значит оставить свой пол, словно рыба, открывшая воздух — открывшая, как летать! Я любил, как девушка! И я зачал ребенка, выносил его и родил! Я выкормил и воспитал его! И я умер вместе с ним, когда пришла чума! Джим, за несколько прошедших дней мне досталось больше опыта жизни, чем за все мои прежние годы. И я ужасаюсь и радуюсь, потому что все это пронеслось так быстро, что я не смог усвоить. Джим…. — он схватил мою руку крепко до боли, — Джим, я исчез! Я — Тед! Моя идентичность растворилась под давлением тысяч других жизней! Я могу считать их своими! И я знаю их так, что прекращаю собственное существование, потому что мой опыт тоже записан! Джим, я хочу этого, даже когда боюсь. Это словно разновидность смерти. И оргазма! Все это невероятно! Джим, моя жизнь кончилась! Теперь я часть чего-то другого, чего — то большего — Джим, я хочу сказать все это, пока еще есть время…
